tomtar: (duda)
Я/мы в родной литературе, в сущности, несведущи. Вот прелестный в абсурдности стих, звучащий вполне свежо и актуально.

Приплыла к нам на берег собака
Из-за полночного моря,
Из-за холодна океяна.
Прилетел оттоль и соловейка.
Спрашивали гостью приезжу,
За морем какие обряды.
Гостья приезжа отвечала:
«Многое хулы там достойно.
Я бы рассказати то умела,
Если бы сатиры петь я смела,
А теперь я пети не желаю,
Только на пороки я полаю».
Соловей, давай и ты оброки,
Просвищи заморские пороки.
За морем, хам, хам, хам, хам, хам, хам.
Хам, хам, хам, хам, за морем, хам, хам, хам.
За морем, хам, хам, хам, хам, хам, хам.
Хам, хам, хам, хам, за морем, хам, хам, хам.
За морем, хам, хам, хам, хам, хам, хам..


Между тем, насчитывает он уже добрых полторы сотни лет, называется «Хором ко превратному свету» и принадлежит перу действительного статского советника, ордена Св.Анны кавалера и Лейпцигского ученого собрания члена Александра Петровича Сумарокова.

Там, где нас нет )

1820 Deckherr_Le Monde Renverse
tomtar: (Default)
"В клубе имени Анатоля Франса яблоку негде было упасть: никогда не предполагала, что упразднение падекатра так взволнует трудящиеся массы.
Как положено, началось с доклада. Его сделал серьезный молодой человек в модных роговых очках.
Мы узнали, что еще пещерные люди вытанцовывали все этапы охоты на мамонтов, и это очень помогало. В средние века, наоборот, некоторые танцы приравнивались к колдовству, и одну даму даже сожгли на костре за матлот…
Но самое главное в этой области, оказывается, происходит в наше время.
Перейдя к этому этапу, докладчик очень разволновался, выпил воды и сказал:
— С гнилого Запада к нам просачивается танец фокстрот, что означает «лисий шаг». Обратите внимание на кадры, которые сейчас пройдут перед вами…
Выключили свет, и посредством «волшебного фонаря» перед нами развернулись кошмарные картины…


Read more... )




фокстрот свадьба мики мауса
tomtar: (Default)
Странная это песенка. Рождественская, но Рождество в ней ни словом не упомянуто, сюжет - обрыдаешься: "срубил он нашу елочку под самый корешок..." Грустная нотка веселого праздника.

первая публикация, 1903 год



и вот она нарядная на праздник к нам пришла )
tomtar: (Default)
– Подожди, – сказал Виктор. – Что это я у тебя хотел спросить… Да! Как дела,Тэдди?
– Дождь, – коротко сказал Тэдди и налил ему очищенной.
(Бр. Стругацкие)

Read more... )

tomtar: (merle)



отбивка

Михаил Осоргин "Казнь тетрадки"

Рано утром, 4 декабря 1755 года, в день великомученицы Варвары, бежал в школу солдатский сын Вася Рудный; и хотя был в валенках, но на бегу подпрыгивал, потому что полушубок едва доходил ему до коленок и архангельский холод забирался и снизу, и с ворота, а хуже всего в короткие рукава. Нужно и руки греть, и уши тереть, и не забывать о носе. В безветренный день даже и не щипнет, а тронешь - заместо носу деревянный сучок.

Как раз против дома пробирного мастера Соколова, на полпути в школу, видит Вася: лежит на снегу, на протоптанной тропе, большой пакет синей бумаги. Находка! Наклонился - и поднял свою судьбу. А не подними - ничего бы не случилось с Васей Рудным, солдатским сыном.

Обжигая пальцы о бумагу, развернул пакет и увидал тетрадку, крупно записанную рыжим чернилом; была тетрадь прошита суровой ниткой, половина листов записана, половина чиста. Чистая бумага для школьника - сокровище: пиши и рисуй. В школах бумаги и не видали, а писали на черных досках мелом.

Может быть, и полюбопытствовал бы Вася, что написано в тетрадке; но на морозе не зачитаешься, да и не мастер он был разбирать полууставное скорописное письмо. Сунул тетрадку в карман и припустился бежать весело.

И зачем не выпала та тетрадь у Васи из кармана, как выпала у прохожего! Была бы у Васи своя жизнь, может, вышел бы в люди, протянул положенное человеку счастливо и в достатке. Погубила его находка на пятнадцатом году жизни.

Пословица говорит: "Не знаешь, где найдешь, где потеряешь".

* * *

За главного был в архангелогородской солдатской школе прапорщик Елагин.

Учителей было, не считая попа, двое: Петр Хромых и Иван Волков, оба из грамотных солдат. Петр Хромых учил счету и географии: где какое государство и какая губерния. Иван Волков учил складам по псалтыри и по Четьим Минеям. Пока учил Хромых, Волков либо курил табак в сторожке, либо шарил по карманам в ребятских полушубках. Случалось, что найдет три копейки - тогда шел хлебнуть от безгрешного дохода.

В день холодный Волков шарил особо усердно,- но без толку. В одном кармане нашел солдатскую пуговицу, в другом - тетрадь.

Откуда у малого тетрадь? Кем писана? Разогнул посередине, наложил на строку прокуренный палец с черным ногтем, повел и, сам не сильный в грамоте, прочитал слово за словом, помогая себе губами:

"Оный Бог пребывает на горе под небом и живет с супругой Юнонией, однако, будучи весьма охоч до земных девок, является к оным бычком, либо лебедем, а то золотой монетой, и те девки от Бога брюхатеют. Имеет бороду, лицом пригож и пьет брагу, именуемую нектаром, часто до пьяна".

Не будь солдат Иван Волков брит - стали бы у него волосы дыбом: этакое написано про Бога! Сунул ту тетрадку за голенище и прямым путем пошел доложить про находку прапорщику Елагину.

Прапорщика нашел в кабаке; за первым утренним шкаликом, по причине холода. Был Елагин ростом мал и умом кроток, звезд с неба не хватал, грамоте был почти что не обучен, с солдатами не зверь, с начальством робок. Греться - грелся, но в будний день знал меру и не терял офицерского достоинства. В школе доверял учителям, а сам больше пекся о солдатском продовольствии, муштрой не донимая. Верил в Бога, верил в розгу, служил отечеству без обмана и по правде.

Первым делом порешили школяра Василия Рудного допросить под лозой: откуда взял тетрадь, кто научил богопротивным мыслям, да с кем про эти дела ведался? И хотя день был не субботний,- по субботам драли всех школьников,- но после урока выдвинули скамейку и спустили Васе штаны. Драл его учитель Иван Волков, а допрос вел самолично прапорщик Елагин. Драли, по важности случая, всерьез и нещадно.

Сначала Вася запирался, что ничего про ту тетрадку не знает, а нашел ее на улице, прочитать же ее не хватило ни разуму, ни времени. Но когда от ягодиц к спине набухли красные полосы и голос Васи от крика стал сдавать, то сообразил он лучше сознаться и наклепать на неизвестного человека, что будто дал он ему ту тетрадку. Будто встретил он на улице не знаю какого посадского человека, всего два раза его и видел, зовут его Семен Никитин, а прозвище неизвестно, и тот посадский дал ему тетрадь, а для чего - неведомо, и ту тетрадь он, Васька, положил в карман не читая, да и забыл, и в том вся правда, и чтобы до смерти его, Ваську, не били, а отпустили, потому что сказывать ему больше нечего, все сказал.

Велев додать Ваське счетом еще десять, прапорщик Елагин приказал учителю Васькино сознанье записать на бумаге и, ту тетрадь приложивши, отправить дело в архангелогородскую губернскую канцелярию, чтобы не было нарекания от начальства за покрытие того Васьки богохульных дел.

* * *

Без лозы и линьков следствие в те времена не производилось. Хоть и назвал солдатский сын Василий Рудный имя посадского человека, а как прозвище он указать не хочет, то взять его, Рудного, и испытать еще раз под лозами, содержать же его в секретной камере, пока человека не укажет и не будет по тому делу решения.

Первое время били Васю многократно, с пристрастием и нещадно, содержа на воде и хлебе в холодной камере. Но как ничего сказать больше он не мог, то дело его затянулось на месяцы.

Что было в богопротивной тетради, то прочитали, но толком понять и растолковать никто не мог, хотя и была в ней явная ересь и хула на Бога и призыв к язычеству с описанием всяких историй, полных соблазна и не известных христианской вере имен. Повальным обыском спрашивали про неведомую женку Юнонию, нет ли такой хлыстовской богородицы, пытали и про распутную девку именем Венера, не знает ли кто и не донесет ли губернской канцелярии. Но, на Васино несчастье, никто про сих еретиков и нехристей ничего не слыхал и разъяснить не мог, сам же Вася ни в чем больше не признавался.

К весне, которая в архангельских краях хоть и поздняя, но полна красоты и ласковости: роскошна черемухой и белыми пахучими лесными цветочками, а поля зеленеют просторами, а ручьи шумят, да не могут заглушить щебетанья и гомона прилетных птиц, и дышит человек свободно, на ходу легок, в обращении улыбчив и весел,- к той весне осталась в секретной камере городского острога только тень Васи Рудного, былого здорового парнишки. Только кости торчали, а тело сползло, хриплым стало дыхание, и кровь вся истратилась у малолетнего колодника. Кашлял днем, перхал ночью, так что и спал мало, ел же через силу по малости выдаваемый черный хлеб. И словно бы повредился малый в разуме, всякого слова пугался и дрожал весенней осинкой.

Когда зацвела сирень, пришлось Васю перевести из острога в архангелогородский полковой госпиталь, потому что сам он был в холодном поту, а внутри тело пылало печкой, и было крепчайшее запирание в груди, от которого запирания колодник Василий Рудный волею Божьей и помре в начале месяца мая 1756 года.

* * *

Со смертью преступника дело, однако, не кончилось, и кончиться оно не могло, потому что Вася был только сообщником, а главный виновник того прелестного воровского деяния так и не был найден.

Пришлось губернской канцелярии потрудиться и исписать немало по тому делу бумаги. Потрудился и прокурор, подыскивая статьи закона, по которым можно было завершить дело, так и не двинувшееся с первого дня.

Всего труднее, что не было в военных законах никаких указаний на богохульные тетрадки, могущие сеять в народе неверие и соблазн. И случая такого раньше не было.

Нашлось, однако, в военном уставе 1716 года, в артикулах 149 и 150, указание, как будто к случаю подходящее, каковое гласило:

"Кто пасквили и ругательные письма сочинит и распространит и тако кому непристойным образом какую страсть или зло причтет, через то его доброму имени некой стыд причинен быть может, сочинитель же не найден, то палач такое письмо имеет сжечь под висилицей, а сочинителя онаго за бесчестного объявить".

И хотя ни стыда доброму имени, ни вреда от той тетрадки никому, кроме Васи, не причинилось, но, за неименаем закона более подходящего, было дело подведено под эти артикулы, о чем и прочитана публикация в губернской канцелярии, а также назначен день исполнения приговора.

В сей день была поставлена на городской площади легкая виселица на помосте, а под виселицей поставлена железная жаровня, полная раскаленных березовых угольев.

Собирались праздные посадские люди посмотреть на казнь. Кого будут казнить - не все знали, а кто поопытней, говорили, что перед казнью будут прижигать казнимому либо лоб, либо пятки каленым железом, другим же ставить клейма по обычаю. Палача знали хорошо в лицо и уважали, так как он считался одним из лучших в тех краях заплечных мастеров и перевешал немало народа.

Явились на площадь разные начальства из губернской канцелярии и военные власти. Пришел и прапорщик Елагин со взводом солдат, а всех молодцеватее красовался унтер, учитель школы солдатских детей Иван Волков, всего торжества главный виновник.

Тетрадь принесли прокурор с копиистом, в той самой синей бумаге, в которой завернутой нашел ее на улице мальчик Вася Рудный. И только тут узнала толпа посадских, что ныне вешать никого не будут, а жечь будут только пасквильную бумагу.

И был барабанный бой. После боя долго читал чтец канцелярское постановление, писанное языком мудрым, подписанное людьми темными. И кто слышал в нем многократное упоминание имени волей Божьей помершего колодника Василия Рудного, тот представлял себе этого колодника высоким и мрачным злодеем, который, попадись ночью или даже днем,- не упустит обобрать человека донага, а то и загубить христианскую душу: лицом зверь, борода рыжая, шея воловья, уши и ноздри рваны, на щеках и на лбу клейма. Такому человеку нипочем загубить чужое доброе имя клеветой и позорным слухом, да не щадит он и имени Божьего, хуля его в угоду самому сатане! И что тот Василий Рудный помре в остроге - в том виден перст Божий, покаравший его ранее всякого человеческого наказанья.

По прочтеньи же длинной бумаги опять загремел барабан, и тогда на помост взошел палач в красной рубахе, взял из рук прокурора преступную тетрадку и, огонь в жаровне раздувши, так что пламя едва не опалило ему бороду, бросил ту тетрадь в самый жар.

Отогнулся и, почернев, откинулся первый листочек, за ним второй - точно неведомый дух листает тетрадку. Сгорело писанное и сгорели чистые листы, на которые позарился школьник. Сгорели древние боги, мифы о которых старательно записал прилежный семинарист, потерявший тетрадку на улице.

И когда тетрадка сгорела начисто, палач залил жаровню полуведерком воды. Разошлось начальство и разошлись посадские, пораженные мудростью и справедливостью законов, но не совсем довольные зрелищем: все-таки настоящая казнь, человеческая, много занятнее!

Что здесь рассказано, то случилось в стародавнее время, в российском медвежьем углу, в краю смоляном, деготком и рыбном, среди людей темных и суеверных.

Когда же пройдет еще сотня лет, с полсотней и четвертью,- новый сочинитель расскажет людям про то, как его предки, постигшие и логику, и риторику, и самую философию, жгли соборне на кострах преступные книги в городах больших и славных просвещением.

Ибо возвращается ветер на круги свои, ночь сменяется днем, день ночью, и мало нового в подлунном мире.

отбивка



Из дела Архангелогородской Губернской Канцелярии )


писарь гарнизонного батальона
tomtar: (Default)

Я обвалял их в мокром тмине
И в горке молотого перца,
Чтобы приправа глотку жгла,
Чтоб от нее коснел язык.
Я, маслом их полив на славу,
Не мешкал с трапезой, не мылся:
Едва обжарив яство, стоя,
Я рыбиц "койи" пожирал.

(Из классической индийской поэзии)





Брейгель





продолжение банкета )
tomtar: (Default)
Этот рассказ был у нас в списке внеклассного чтения, "к дате". Хотя читали его все же в классе. Читали про томительное ожидание, про самый последний день и самую первую ночь - кто поет, кто пляшет, кто заново оплакивает похоронку, кто пакуется ехать домой, кто-то не знает, как жить дальше, а кто-то продолжает умирать...
Бессердечная школота раннепубертатного возраста отскучала дежурный урок, не вынеся из него ничего, кроме имени автора - Носов, но не тот, который про Незнайку. И то хлеб. Наверное, школьное программа и задумывалась на вырост, ради общего представления, чтобы хотя бы знали, что есть такое. Глядишь, с годами и аукнется.
На рассказ в пару страниц ушли не годы - десятилетия. Только тогда эти страницы прочитались, как прожились. Только тогда, когда самый старший дядя по возрасту годится в сыновья, да и дед уже давно и безнадежно моложе, и от простеньких строчек "Волховской застольной" перехватывает горло, потому что хоть бери их и вставляй подписями к семейному фотоальбому, где все молодые, живые...
Терпкое оно, вино сорок пятого года.

девятого мая )


tomtar: (Default)
В одно прекрасное утро моего первого студенческого сентября фасад преподавательского корпуса ухмыльнулся крупной надписью: "Нам солнца не надо - нам партия светит, нам хлеба не надо - работу давай!"
Времена были уже не брежневские, а даже пост-андроповские, и администрация не стала учинять розыск виновных в "наглом и циничном поведении", а просто быстренько затерла надпись.

Вспомнился мне этот случай из-за подвернувшейся под руку старой газеты, посвященной открытию XXVII съезда КПСС. Газета как газета, сплошь ожидаемый официоз, густо пересыпанный "откликами трудовых коллективов". В том числе поэтическими.

Read more... )
tomtar: (Default)
Галисия - это другая Испания, самый западный ее край с иным языком и почти незатронутый арабской культурой. Уединенный уголок кельтского мира: национальный инструмент здесь - волынка, легендарный прародитель - Бреоган, древнейшие строения - круглые хижины и дольмены. В годы своего расцвета Испания кастильская творила героические романсеро, а трубадуры Галисии пели песни о беззаветной любви - дань мечтательной и пылкой anima celtica.

Read more... )

tomtar: (Default)
Когда-то давно статья в польском журнале привлекла меня именем Джона Хьюстона, а открыла Малькольма Лаури - англичанина, большую часть жизни прожившего вне Англии, много пившего, еще больше писавшего, но опубликовавшего всего один роман - "У подножия вулкана". Он выходил на русском в серии "Мастера современной прозы". В нем очень много слов, мало персонажей и всего один день жизни - День Мертвых, странный мексиканский праздник торжества смерти. Мучительная книга о плохом хорошем человеке, которому невыносимо, смертельно тошно от себя самого. Один из лучших англоязычных романов 20 века. Самые известные цитаты из него - на испанском:
"¿Le gusta este jardín, que es suyo? ¡Evite que sus hijos lo destruyan!" - Вам нравится этот сад? Он ведь ваш. Так смотрите, чтобы ваши дети его не погубили!
"No se puede vivir sin amar" - Невозможно жить без любви

В том же серийном черном томике была повесть "Лесная тропа к роднику", совсем небольшая. Вообще-то Лаури часто утомительно, избыточно многословен, и продираться сквозь бесконечные вербальные сплетения "У подножия вулкана" - задача не из легких. Но "Тропа" легка как дыхание. Вернее, как музыка - изящная, немного сбивчивая джазовая импровизация, безмятежно-счастливая мелодия тихого августовского дня. Узкая лесная тропинка, два человека - муж и жена, и их кошка, вприпрыжку бегущая рядом.

Read more... )

tomtar: (Default)
"...Он вспомнил песню "Калеми банана". Это когда еще они пытались укрепиться на твердом фундаменте и поселились наконец вместе, он работал как зверь, появились деньги, и купили телевизор. Они долго выбирали его в магазине, и продавец выбрал им самый лучший. А потом привезли телевизор домой, и не верилось, что в их комнате стоит такая красивая машина и это значит - кончилось бездомье и можно не бояться холода на пустых улицах и по вечерам смотреть дома кино. И вообще не верилось, что он заработает, этот ящик. Заработал. Зеленоватый экран, полоски - их сразу перестали замечать. Поставили на пол еду, погасили свет и не замечали вкус еды. И почему-то не верилось, что это может быть. А потом кончилась передача, но хотелось еще и еще, и Сапожников включил старенький приемник, и какой-то иностранный голос запел экзотическую песню, там были отчетливые и непонятные слова "калеми банана" - не поймешь, на каком языке. И Сапожников дурачился и пел "калеми банана", и дурачился, а на душе было предчувствие, что все плохо кончится и все разлетится. Потому что они предпочли общению с людьми общение с машинами, забыли, что человек рожден для общения и дружбы. И в этом была их трусость . И она их погубила и их любовь. Вот какая песня "Калеми банана". Интересно бы узнать, о чем она..."


Stack banana 'til the morning come! )
tomtar: (Fatty)
Маленькая дискуссия о Nursery Rhymes с неумолимостью стрелки компаса повлекла мои мысли к упоительному безумию. Рука уже было потянулась к "Hellzapoppin" ...

Но что это? Вон там! Чуть левее! )



tomtar: (Lucca)
...которые любили читать.
На эту оригинальную мысль меня навело симпатичное сообщество "Музей детской книги"

Что же они читали )
tomtar: (Lucca)

"Как-то, будучи в цехе, «Ваня» оказался свидетелем совершенно дикого события, которое впоследствии воспринимал как рядовое и даже, в какой-то степени, необходимое.
Слесарь-сборщик Витька Булкин, мужик лет тридцати, угрюмой наружности, пользуясь хитроумной оснасткой, без усилия крутил два полуоснования сложной конфигурации,надетые на вал, и пытался их совместить, с тем, чтобы получилось одно законченное основание. Перед ним лежал свежий техпроцесс с двадцатью тремя изменениями, внесенными отделом Полумякина за последнюю неделю. Витька крутил, крутил, задумался, почесал в дремучей макушке, потом быстро схватил огромную киянку с резиновой набойкой и ахнул по новенькому изделию.
— Ты что это? — встревожился «Ваня». — Эй, Булкин, не хами!
— А вот тебе... а вот тебе! — прикрикивал Витька озлобленно.
Когда «Ваня» подоспел, он уже поставил киянку на место и усиленно вытирал мокрый лоб рукавом спецовки.
— У меня да не полезет? Еще как полезет!
После беглого изучения предмета «Ваня» понял, что Витьке удалось невозможное: совместить несовместимое.
До него начал доходить смысл великого назначения человека в мире машин и механизмов."



Д.Баюшев "Допущение (Фрагменты из жизни Иванова)"

tomtar: (Default)
...Вот из плесени кисель,
Чай не пробовал досель?
Дак испей, и враз забудешь
Про мирскую карусель!
Л.Филатов "Про Федота-стрельца, удалого молодца"


– Я был бы рад попробовать, – задумчиво сказал робот. – С тех пор как я увидел действие ферментированного мамонтового молока, мне захотелось и самому – попробовать.
Г.Каттнер "Механическое эго"

И тогда из погреба возникнет, точно  богиня лета, бабушка, пряча что-то под вязаной шалью; она принесет это  "что-то" в комнату каждого  болящего  и разольет - душистое, прозрачное - в  прозрачные  стаканы, и стаканы эти осушат одним глотком. Лекарство иных времен, бальзам из солнечных лучей и праздного августовского полудня,  едва слышный стук колес  тележки  с  мороженым,  что катится  по мощеным  улицам, шорох серебристого  фейерверка, что рассыпается высоко в небе, и шелест срезанной травы, фонтаном бьющей из-под косилки, что движется  по  лугам,  по  муравьиному  царству, -  все это,  все  -  в одном стакане!
Р.Бредбери "Вино из одуванчиков"

Мистер О’Тул в бешенстве запрыгал на месте.
- А жучки?! - неистовствовал он.- А что будет с жучками? Вы не допустите их в эль, я знаю, пока он будет бродить. Уж эти мне гнусные правила санитарии и гигиены! А чтобы октябрьский эль удался на славу, в него должны падать жучки и всякая другая пакость, не то душистости в нем той не будет!
- Мы набросаем в него жучков,-пообещал Оп.- Наберем целое ведро и высыпем в чан.
О'Тул захлебывался от ярости. Его лицо побагровело.
- Невежество! - визжал он. - Жуков ведрами в него не сыплют. Жуки сами падают в него с дивной избирательностью ...
К.Саймак "Заповедник гоблинов"

– И, пожалуйста, поскорее, – холодно приказал Мартин в микрофон. – Он мне нужен немедленно, вы поняли? Да, коктейль «Елена Глинская». Может быть, он вам не известен? В таком случае слушайте внимательно: возьмите самый большой бокал, а впрочем, лучше даже пуншевую чашу… Наполните ее до половины охлажденным пивом. Поняли? Добавьте три мерки мятного ликера… и шесть мерок меда, – безмятежно продолжал Мартин. – Размешайте, но не взбивайте. «Елену Глинскую» ни в коем случае взбивать нельзя. Хорошенько охладите…
Мартин обдумал составные части новоявленного коктейля с большим тщанием. Тошнотворное пойло соединяло максимум элементов сырости, холода, липкости и вонючести.
Г.Каттнер "Механическое эго"

У жидкости был вкус желчи, и от нее драло горло, как наждаком. Саттон отодвинул кувшин и с минуту сидел, тяжело дыша, широко открыв рот, надеясь, что воздух охладит пылающее нутро. Старик взял у него кувшин, Саттон утер текшие по щекам слезы.
- Выдержка, жаль, слабовата,- посетовал старик. - Не было времени дожидаться, пока поспеет.
Он тоже хлебнул прилично, вытер рот тыльной стороной ладони и, смачно крякнув, выдохнул... Пролетавший мимо шмель свалился замертво.
Старик поддел шмеля ногой.
- Хиляк,- презрительно отметил он.
К.Саймак "Снова и снова"

До сих пор мы сидели спокойно, молча и с интересом наблюдали за их действиями, но теперь Веслав внезапно оживился.
– Слушайте! – возбужденно вскричал он. – Они откроют наш вазон! Это надо увидеть!
– Действительно!.. О, господи!..
Мы поспешно сорвались с мест и ринулись в направлении балкона.
Отпихивая друг друга, мы высунули головы наружу и вытаращили глаза. На балконе стоял кустарной работы вазон ужасающих размеров, который служил нам в некотором роде полигоном для необычного химического эксперимента. В течение нескольких месяцев мы выбрасывали туда разные вещи, с интересом ожидая, что из этого получится и старательно прикрывая произведение искусства хорошо подогнанным куском древесностружечной плиты. Внутри вазона было все что угодно: вода от цветов, молоко, огрызки от яблок, сгнившие помидоры, окурки сигарет, остатки различных продовольственных продуктов, кофейная гуща, кусочки войлока, немного кислой капусты и масса других вещей. Веслав как-то принес специально для вазона состряпанный картофель, а Витольд, зараженный нашим безумием, пожертвовал горох, приготовленный для рыбной ловли. Я сама, не в состоянии придумать ничего худшего, выбросила туда сырые свиные кости. Кроме того, каждый многократно туда наплевал.
Все это мы делали с надеждой, что по истечении определенного срока в вазоне возникнет какая-то взрывоопасная смесь, которая, быть может, даже когда-нибудь взорвется. В случае неполучения ожидаемого эффекта мы собирались как-нибудь использовать содержимое кустарного изделия, не задумываясь пока о каком-то конкретном плане. Во всяком случае, мы были настроены на нечто мощное, ибо не вызывало сомнений, что от этой адской смеси, выставленной несколько месяцев назад на солнце, шел ужасный запах.
Уже в течение нескольких недель никто из нас не отваживался поднять крышку. С безумным интересом наблюдали мы теперь, как милиционер протягивал руку к древесностружечной плите.
– Осторожно! – помимо воли крикнул Лешек.
Милиционер остановился и недоверчиво посмотрел на нас.
– Почему?..
– Нет, ничего, не обращайте внимания, – сказал Януш. – Коллега немного нервный.
– Ну! – нетерпеливо подгонял Веслав.
Милиционер поколебался, посмотрел на непреклонного капитана, поднял крышку, заглянул внутрь, воткнул палку и помешал. Ничего более замечательного мы не могли себе вообразить!
Взрыва, правда, не произошло, но эффект был и так впечатляющий. В вазоне вскипела и перелилась через край пенистая, жутко смердящая жидкость, из которой вылетела огромная туча мушек. Страшная вонь достигла даже нас, не говоря уж о несчастном милиционере, который отпрянул назад с криком: «Господи!», после чего, заткнув себе нос, твердо продолжал мешать дальше.
И.Хмелевская "Мы все под подозрением"

Вот этот последний рецепт: "Ежели хочешь, абы женщина была ни сладострастной, ни возжелала бы мужчин, возьми потаенные члены от Вуолка, и волосы, кои растут на щеках, либо бровях иного, такоже и волосы, каковые есть под бородой его, и спали все это, и дай ей этого испить, когда не
ведает, и не возжаждет она никакого мужчину".
«Вуолку» это, должно быть, было бы неприятно. Если я был бы той женщиной, мне бы тоже было неприятно; рецепт, судя по слуху, тошнотворная смесь. Но это точная формула, со всеми особенностями оригинала, так что если вам приходится туго держать ее в узде, а под руку подвернется «Вуолк», попробуйте... Там было несколько рецептов, чтобы заставить полюбить вас женщину, которая вас не любит, но «Вуолк» намного опережал другие ингредиенты по простоте.
Р.Хайнлайн "Дорога славы"

Мед если есть... то его сразу нет!
В.Пух