Ursus arctos horribilis
2 Sep 2017 14:50![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tomtar"Теперь у Уэба выработалась новая медвежья привычка: почесываясь о дерево, он пытался как можно выше достать своим носом. Пожалуй, Уэб и сам еще не замечал того, что каждый раз, когда он приходил к одному и тому же дереву через неделю или две, он доставал все выше. Он теперь быстро рос и входил в силу. Уэб бывал то в одной, то в другой части ущелья Мититсе и всюду чувствовал себя хозяином. Он чесался о разные деревья и всюду на деревьях оставлял отметины. Таким образом он сам обозначал границы своих владений... Eсли ему встречались сухие деревья с отметками черных медведей, он ударял их своей громадной лапой, и деревья с треском валились на землю; если же отметки черных медведей были на зеленых деревьях, он ставил на этих же самых деревьях гораздо выше свои собственные метки, закрепляя их глубокими царапинами своих железных когтей.
<...> Но всякая местность, конечно, может прокормить только определенное количество медведей, остальные же должны уходить на новые места. Вот так-то именно и случилось с одним молодым проворным «лохматым». Он не мог оставаться там, где родился, и пошел по свету искать себе пристанища. Он был не очень большого роста, но достаточно хитер, чтобы хорошо устроиться где угодно. Владения Уэба показались ему раем — столько там было разной пищи. Он с удовольствием лакомился всякими вкусными вещами, как вдруг заметил дерево с надписью Уэба: «Нарушители границ, берегитесь!» Метка носа Уэба приходилась на голову и шею выше самого высокого места, до которого мог достать наш медведь. Сделав такое открытие, другой медведь ушел бы из этих мест, но этот «лохматый» быстро понял, что здесь ему было бы очень хорошо жить, если бы только не громадный серый медведь...
В двух шагах от дерева с надписью Уэба лежал старый сосновый пень. В Биттеррутских горах под такими пнями «лохматый» часто находил мышиные гнезда. Теперь он тоже перевернул пень, но там ничего не оказалось. Пень покатился к дереву с меткой Уэба. В хитром мозгу «лохматого» быстро возник новый замысел. Он покрутил головой, посмотрел своими свиными глазками на пень, потом на дерево, встал на пень спиной к дереву и сделал свою собственную надпись на дереве. И надпись эта приходилась на целую голову выше надписи Уэба. «Лохматый» долго и крепко терся о дерево спиной. Потом он нашел грязную лужу, вымазал хорошенько в ней голову и плечи, влез еще раз на пень и опять потерся спиной о дерево. Получилась громадная метка на дереве, которая была к тому же подкреплена царапинами когтей по коре. Надпись «лохматого» была вызовом старому хозяину этих мест, вызовом на бой — смертный бой за обладание этими благодатными местами. Соскочив с пня, «лохматый» откатил его в сторону. «Лохматый» пошел дальше вниз по ущелью, всюду зорко смотря, нет ли поблизости врага.
Уэб скоро заметил в своих владениях следы чужого медведя, и к нему мгновенно вернулась вся его бешеная свирепость. Целыми неделями ходил он по следу врага, но «лохматый» был очень хитер, и ему удавалось не попадаться на глаза Уэбу. «Лохматый» подходил к каждому дереву с меткой Уэба и хитрил, стараясь поставить собственную метку выше. Пользовался он для этого пнями, камнями, кочками, где чем удобно было. Если же попадалось дерево, где сплутовать уже совсем нельзя было, он не подходил к нему. И вскоре Уэб увидел, что всюду на деревьях, высоко над его собственными метками, поставлены метки каким-то чудовищным медведем. Уэб не был уверен, способен ли он справиться с таким гигантом."
(Эрнест Сетон-Томпсон "Жизнь серого медведя")
"— Если ты, вернувшись из этих краев, вздумаешь писать о медведях, не валяй хоть ты дурака, как большинство всех этих писак, — сказал Брюс, когда они сидели, покуривая трубки после ужина. — Два года назад подрядился я на месяц к одному натуралисту и так ему угодил, что он пообещал прислать мне целую кучу книг о медведях и разном зверье. Ну и прислал!.. Прочел я эти книги. Сначала смеялся, а потом так разозлился, что сжег их. <...>
— Больше всего, — сказал он, — меня разозлили разглагольствования этих писак насчет того, что у медведей, дескать, существуют какие-то свои особые „знаки“. Боже милостивый, послушать их, так выходит, что достаточно медведю подняться во весь свой рост да сделать на дереве отметину — и вся округа будет принадлежать ему, пока не заявится другой медведь, побольше, и не переплюнет первого. В одной книге, помнится, рассказывалось, как один гризли прикатил под дерево бревно и взобрался на него, чтобы сделать отметину выше, чем она была у предыдущего. Подумать только! Да ведь отметки, которые оставляют медведи, не имеют ровно никакого смысла. Я видел когда-то, как один гризли отгрызал от дерева здоровенные щепы и скреб их когтями, совсем как кошка. А летом, когда у них идет линька и кожа зудит, они встают на задние лапы и, прислонившись к дереву, трутся об него. Трутся потому, что у них чешется, а вовсе не для того, чтобы оставить свою визитную карточку для своих собратьев. Карибу, лось и олени делают то же самое, чтобы у них с рогов сошел пушок. Кроме того, все те же писаки считают, что у каждого гризли есть своя зона. Ну, а у них этого не водится, вот не водится, да и все тут! Я видел, как восемь гризли кормились на одном и том же склоне. Ты ведь, поди, и сам помнишь, как два года назад мы пристрелили четырех гризли в долинке, вдоль которой и мили-то не было. Время от времени у гризли заводится свой главарь, вроде того верзилы, за которым мы с тобой охотимся. Но даже и он и то не хозяйничает в своих владениях в одиночку.
Я пришел к выводу, что большинство натуралистов делают так: совершат вылазку, понаблюдают за одним каким-нибудь гризли и подгоняют описание всех гризли вообще под своего знакомца.Да ведь они не написали ни одной книги, в которой бы не говорилось, что гризли — изверг и самый страшный людоед на свете! А он совсем не такой — если, конечно, не доведешь его до крайности. Любопытен, как козленок, и самого покладистого нрава — только не приставайте к нему! Большинство из них вегетарианцы, хотя и не все. Попадались мне гризли, которые охотились на горных коз, баранов и карибу. Но видал я и таких, которые добывали себе пищу на одних склонах вместе с этими животными и не делали никаких попыток напасть на них. Гризли — очень занятные существа, Джимми. И о них можно рассказывать без конца."
(Джеймс Оливер Кервуд "Гризли")
<...> Но всякая местность, конечно, может прокормить только определенное количество медведей, остальные же должны уходить на новые места. Вот так-то именно и случилось с одним молодым проворным «лохматым». Он не мог оставаться там, где родился, и пошел по свету искать себе пристанища. Он был не очень большого роста, но достаточно хитер, чтобы хорошо устроиться где угодно. Владения Уэба показались ему раем — столько там было разной пищи. Он с удовольствием лакомился всякими вкусными вещами, как вдруг заметил дерево с надписью Уэба: «Нарушители границ, берегитесь!» Метка носа Уэба приходилась на голову и шею выше самого высокого места, до которого мог достать наш медведь. Сделав такое открытие, другой медведь ушел бы из этих мест, но этот «лохматый» быстро понял, что здесь ему было бы очень хорошо жить, если бы только не громадный серый медведь...
В двух шагах от дерева с надписью Уэба лежал старый сосновый пень. В Биттеррутских горах под такими пнями «лохматый» часто находил мышиные гнезда. Теперь он тоже перевернул пень, но там ничего не оказалось. Пень покатился к дереву с меткой Уэба. В хитром мозгу «лохматого» быстро возник новый замысел. Он покрутил головой, посмотрел своими свиными глазками на пень, потом на дерево, встал на пень спиной к дереву и сделал свою собственную надпись на дереве. И надпись эта приходилась на целую голову выше надписи Уэба. «Лохматый» долго и крепко терся о дерево спиной. Потом он нашел грязную лужу, вымазал хорошенько в ней голову и плечи, влез еще раз на пень и опять потерся спиной о дерево. Получилась громадная метка на дереве, которая была к тому же подкреплена царапинами когтей по коре. Надпись «лохматого» была вызовом старому хозяину этих мест, вызовом на бой — смертный бой за обладание этими благодатными местами. Соскочив с пня, «лохматый» откатил его в сторону. «Лохматый» пошел дальше вниз по ущелью, всюду зорко смотря, нет ли поблизости врага.
Уэб скоро заметил в своих владениях следы чужого медведя, и к нему мгновенно вернулась вся его бешеная свирепость. Целыми неделями ходил он по следу врага, но «лохматый» был очень хитер, и ему удавалось не попадаться на глаза Уэбу. «Лохматый» подходил к каждому дереву с меткой Уэба и хитрил, стараясь поставить собственную метку выше. Пользовался он для этого пнями, камнями, кочками, где чем удобно было. Если же попадалось дерево, где сплутовать уже совсем нельзя было, он не подходил к нему. И вскоре Уэб увидел, что всюду на деревьях, высоко над его собственными метками, поставлены метки каким-то чудовищным медведем. Уэб не был уверен, способен ли он справиться с таким гигантом."
(Эрнест Сетон-Томпсон "Жизнь серого медведя")
"— Если ты, вернувшись из этих краев, вздумаешь писать о медведях, не валяй хоть ты дурака, как большинство всех этих писак, — сказал Брюс, когда они сидели, покуривая трубки после ужина. — Два года назад подрядился я на месяц к одному натуралисту и так ему угодил, что он пообещал прислать мне целую кучу книг о медведях и разном зверье. Ну и прислал!.. Прочел я эти книги. Сначала смеялся, а потом так разозлился, что сжег их. <...>
— Больше всего, — сказал он, — меня разозлили разглагольствования этих писак насчет того, что у медведей, дескать, существуют какие-то свои особые „знаки“. Боже милостивый, послушать их, так выходит, что достаточно медведю подняться во весь свой рост да сделать на дереве отметину — и вся округа будет принадлежать ему, пока не заявится другой медведь, побольше, и не переплюнет первого. В одной книге, помнится, рассказывалось, как один гризли прикатил под дерево бревно и взобрался на него, чтобы сделать отметину выше, чем она была у предыдущего. Подумать только! Да ведь отметки, которые оставляют медведи, не имеют ровно никакого смысла. Я видел когда-то, как один гризли отгрызал от дерева здоровенные щепы и скреб их когтями, совсем как кошка. А летом, когда у них идет линька и кожа зудит, они встают на задние лапы и, прислонившись к дереву, трутся об него. Трутся потому, что у них чешется, а вовсе не для того, чтобы оставить свою визитную карточку для своих собратьев. Карибу, лось и олени делают то же самое, чтобы у них с рогов сошел пушок. Кроме того, все те же писаки считают, что у каждого гризли есть своя зона. Ну, а у них этого не водится, вот не водится, да и все тут! Я видел, как восемь гризли кормились на одном и том же склоне. Ты ведь, поди, и сам помнишь, как два года назад мы пристрелили четырех гризли в долинке, вдоль которой и мили-то не было. Время от времени у гризли заводится свой главарь, вроде того верзилы, за которым мы с тобой охотимся. Но даже и он и то не хозяйничает в своих владениях в одиночку.
Я пришел к выводу, что большинство натуралистов делают так: совершат вылазку, понаблюдают за одним каким-нибудь гризли и подгоняют описание всех гризли вообще под своего знакомца.Да ведь они не написали ни одной книги, в которой бы не говорилось, что гризли — изверг и самый страшный людоед на свете! А он совсем не такой — если, конечно, не доведешь его до крайности. Любопытен, как козленок, и самого покладистого нрава — только не приставайте к нему! Большинство из них вегетарианцы, хотя и не все. Попадались мне гризли, которые охотились на горных коз, баранов и карибу. Но видал я и таких, которые добывали себе пищу на одних склонах вместе с этими животными и не делали никаких попыток напасть на них. Гризли — очень занятные существа, Джимми. И о них можно рассказывать без конца."
(Джеймс Оливер Кервуд "Гризли")
