Тangerine dream

[tomtar]

Мандарины я люблю издалека, чисто эстетически: цвет, запах, фактура - все прекрасно. Но есть не ем. Детская травма, навсегда отравившая мне Новый год.


В шесть лет аккурат в канун праздника меня впервые уложили в больницу. Обозвали "острый живот" и увезли на скорой, бодро пообещав на прощанье родителям "вскроем - проверим". До вскрытия, к счастью, дело не дошло, но проскучать неделю в больничной палате мне пришлось.

Больница скорой помощи располагалась в бывшем благотворительном учреждении, с просторной домовой церковью, превращенной в холл. Не знаю почему, детская палата была смешаной: в ней лежали и мальчики и девочки. Наверное, потому, что именно лежали: ходячих, кроме меня, был только бритоголовый молчаливый пацаненок года на два помладше. Остальные были тяжелыми: коек не покидали и почти не шевелились. Находилась детская палата в дальнем крыле и окна ее выходили на старое кладбище.

Кладбищ я не боюсь. С младенчества мне привили старинный местный обычай - гулять по кладбищам. Вообще-то ничего странного тут нет - наши городские некрополи похожи на парки: густая зелень, множество эффектных скульптур и прочая изящная словестность. На кладбищах было интересно.

Прохожiй! Бодрыми ногами
И я ходилъ здѣсь межъ гробами,
Читая надписи вокругъ,
Какъ ТЫ мою теперь читаешь.
Намёкъ ТЫ этотъ понимаешь.
Прощай же! До свиданья, другъ.



Отец, имевший привычку за делами напевать под нос, нередко радовал меня драматической балладой:

Как на кладбище Митрофаньевском
Отец дочку зарезал свою...

Реальный, кстати, случай. Митрофаньевское было в двух шагах от дома, отчего песня звучала особенно проникновенно.

Так что могилки под окном палаты выглядели не пугающе, а просто уныло: грязноватые холмики с клочками снега "сиротской" зимы среди голых деревьев. Был декабрь. Предновогодье. От тоски хотелось реветь.

Родителям посещения не разрешались, но в один из дней сердитая нянька ткнула нам с пацаненком по пакету с "передачей", строго наказав: "Чтоб все съели!" Мой пакет был тяжел и пупырчат от груза мандаринов. Купить их в то время было непросто, но для больного дитяти родители где-то расстарались. Отчего-то ни им, ни больничной администрации не пришло в голову, что цитрусы при "остром животе" - не лучшая идея.

Убедиться в этом на практике мне, правда, не пришлось: мандарины оказались переморожеными. Вкус их был убийственно гадким. Мое жалкое блеяние "противно..." было бестрепетно пресечено все той же нянькой, требовавшей, чтобы все было съедено: родители, вишь, стараются, а они тут выпендриваются! "Приду - проверю!" - прощальная угроза прозвучала убедительно.

По малолетству и из-за казенной обстановки мне не приходило в голову, что взрослые могут быть не правы и слушаться их необязательно. Пришлось давиться мерзким фруктом, норовившим немедленно покинуть мой организм. Кое-что получилось втихую спустить в туалет. Здорово выручил бритый пацаненок, молча слупивший полпакета без видимого отвращения. Последние два мандарина мне удалось вынести в карманах уже на выписке. Родители, торопившиеся забрать меня домой, ничего не заметили.

Дома все уже было готово к Новому Году: елка в углу комнаты, гирлянда флажков через люстру, праздничный стол под белой скатертью.

В самом центре стола царицей полей красовалась большая ваза мандаринов.