![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tomtarАннотация убористым шрифтом возвещала: "автор утверждает прекрасную мысль о непреходящем счастье труда". Этот образец монументальной казёнщины показал мне, восторженно хихикая, кто-то из одноклассников. Речь, кстати, шла о "Территории" Куваева. Но я не о хорошем писателе Куваеве и поисках золота. Я - о счастье, которое в труде.
Было время, когда в это верили всерьёз, без ухмылки. Шестидесятые - время в полушаге от мечты. Мечта виделась выпукло и ярко и очень убедительно фиксировалась на бумаге, хотя все еще называлась фантастикой. Книжки моего детства знали про счастье всё. Только руку протяни, и вот он - Светлый, Чистый, Интересный мир. Мир прекрасных, добрых людей. Мир, в котором все идут на работу, как на праздник, и работают взахлеб, чем бы они не занимались. Весело и вдохновенно.
Они точно были из одной компании, или, по крайней мере, одной крови, - герои ТАКИХ книг. Они уверенно вживались в будущее, проводили дерзкие эксперименты, увлечённо расследовали тайну старинного клинка и медных свитков, искали следы артефактов, оставленных на Земле загадочными пришельцами, смело пускали в ход умклайдет, и путь им указывали стальная пирамида и рукопись XVIII века. Азарт трудовых будней был густо замешан на романтике и смехе.
К западу от страны героев, страны мечтателей, страны ученых шквала торжествующего оптимизма не наблюдалось. Там мечтали осторожнее, с оглядкой на человеческую натуру и привходящие обстоятельства. Но все же выстраивали свой светлый идеал. Не мир, но - заповедник. Резервацию. В университестском кампусе и на окрестных холмах учёные мужи с замашками ковбоев и разные эксцентричные маргиналы с энтузиазмом решали вечные вопросы бытия, виртуозно лавируя на волнах крепчайшего виски меж рифов финансовой отчетности. Обитатели заповедника не посягали на поражающие воображение дела и свершения. Им бесхитростно казалось, что стоило жить и работать стоило ради простого человеческого счастья: заполучить в свое распоряжение бесконечную библиотеку, а потом усесться на пригреваемом солнцем склоне вместе с теми, кого любишь, и смотреть, как в небе беззаботно кувыркается последний настоящий дракон. Что, надо признать, совсем немало.
Эхо шестидесятых создавало неожиданные отложенные эффекты, вроде маленькой повести Дмитрия Баюшева "Допущение (Фрагменты из жизни Иванова)" - про не очень устроенную, сумбурную, но невероятно интересную земную жизнь. Инопланетный шпион-ренегат под кодовой кличкой Иван Иваныч Иванов, внедрившийся в рядовое отечественное производство, окружив себя группой энтузиастов, самозабвенно ваял универсальное оборонное оружие против своей исторической родины. Потому что у нас занятнее. И как-то сердечнее. Причем повсеместно: весёлые молодые специалисты и слесарь Булкин из уездного Околорыбинска, окончательно отуземившийся "Ваня" и даже матёрый главшпион Эрэф вполне органично вписались бы в дружный коллектив НИИТранснефть или, скажем, научного поселка Джакой.
Разные авторы разных книг учили одному, особому языку. Для посвященных.
"— Милай! — закричал он. — Что же это, а? Кель сетуасьен! Стелла, что же ты, эта, смотришь!.. Где селёдка? У него же потребности!.. У него же они растут!.. "
"Сколько раз я им втолковывал: летит себе помело и летит, а вы не вмешивайтесь!"
"Костылин отмахивался дубиной, а Поль весело скалил зубы.
- Люблю гласность, - приговаривал он."
"- Ентот... простите, этот механизм работать не будет, ибо сконструирован по принципу вечного двигателя. Кроме того, отдельные узлы не стыкуются в блоки, а блоки, естественно, в изделие...
- Не будет, значит? - перебил Полумякин.
- Не будет и ещё раз не будет!
- Пять лет уже работает, и ни одной рекламации. Вникай!"
"Инженер Потапкин раньше не был замечен в музыкальных излишествах. Но теперь он восстановил против себя весь двор: несколько вечеров подряд из окон его галереи доносилась одна, и та же надоедливая; песенка, сопровождаемая лихим топотом и гитарными переборами:
Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня,
Паровоз в кармане носишь, задавить хотишь меня!"
"Вильям Шекспир, эсквайр из Стрэтфорда-на-Эйвоне (Англия) прочтёт лекцию "Писал ли я шекспировские пьесы"
"А матушка ваша убивается, что, слыхать, на Москве морозы лютые, за полсорока градусов по цельзиеву расчислению, вы же не токмо валяных сапог, ниже того, теплого споднего взяти с собою не возжелали, матушкины о том немалыя просьбицы отвергнув…"
"Он погиб, - с дрожью в мембранах провозгласил "Бобик", - но дела его пребудут в веках, едрёна палка. Дабы не раскрыть секрета, я вынужден был его кремировать. И это высшая почесть, язви её в душу."
"Можно, я лягу?"
"Кадавр жрал."
Заповедные книжные страницы открывали культурный код мира, в котором "работа" всегда равнялась "призванию", способному приносить счастье - будь то натурализация Белого Тезиса, изучение маленького народца, генное моделирование семиногого барана или прокладка трубопровода. Людям этого мира было стыдно быть злыми и жадными, зато у них легко получалось быть отзывчивыми и увлечёнными и хватало смелости, чтобы сохранить на двери квартиры табличку с задорным мальчишеским девизом:
"Здесь живет твой брат и друг
Д'Артаньян де Тарасюк!"
И будьте уверены, за этой дверью всегда можно было рассчитывать на руку помощи. Толцыте, и отверзется. Виу, Саша! Это я, твой Полли.
Непреходящее счастье...
Наивно. По-детски. Мне отнюдь не "всегда двенадцать", и взрослый скептицизм кривит губы усмешкой. Но как же порой хочется оказаться в мире, где у весёлых работяг понедельник начинается в субботу, неотягощённый пятничным похмельем. Где похожие на пиратов инженеры двигают вперёд науку и доводят до колик потешными цитатами из мировой литературы. Где инопланетные шпионы готовы массово переквалифицироваться в человеков, чтобы просто, по-человечески пасти котов и нянчить внуков. Где веселит сердце сладкий октябрьский эль и водятся добрейшей души саблезубые тигры. В мире солнечного полудня века двадцать второго. Или двадцатого? "Жаль только - жить в эту пору прекрасную уж не придется..."
Было время, когда в это верили всерьёз, без ухмылки. Шестидесятые - время в полушаге от мечты. Мечта виделась выпукло и ярко и очень убедительно фиксировалась на бумаге, хотя все еще называлась фантастикой. Книжки моего детства знали про счастье всё. Только руку протяни, и вот он - Светлый, Чистый, Интересный мир. Мир прекрасных, добрых людей. Мир, в котором все идут на работу, как на праздник, и работают взахлеб, чем бы они не занимались. Весело и вдохновенно.
Они точно были из одной компании, или, по крайней мере, одной крови, - герои ТАКИХ книг. Они уверенно вживались в будущее, проводили дерзкие эксперименты, увлечённо расследовали тайну старинного клинка и медных свитков, искали следы артефактов, оставленных на Земле загадочными пришельцами, смело пускали в ход умклайдет, и путь им указывали стальная пирамида и рукопись XVIII века. Азарт трудовых будней был густо замешан на романтике и смехе.
К западу от страны героев, страны мечтателей, страны ученых шквала торжествующего оптимизма не наблюдалось. Там мечтали осторожнее, с оглядкой на человеческую натуру и привходящие обстоятельства. Но все же выстраивали свой светлый идеал. Не мир, но - заповедник. Резервацию. В университестском кампусе и на окрестных холмах учёные мужи с замашками ковбоев и разные эксцентричные маргиналы с энтузиазмом решали вечные вопросы бытия, виртуозно лавируя на волнах крепчайшего виски меж рифов финансовой отчетности. Обитатели заповедника не посягали на поражающие воображение дела и свершения. Им бесхитростно казалось, что стоило жить и работать стоило ради простого человеческого счастья: заполучить в свое распоряжение бесконечную библиотеку, а потом усесться на пригреваемом солнцем склоне вместе с теми, кого любишь, и смотреть, как в небе беззаботно кувыркается последний настоящий дракон. Что, надо признать, совсем немало. Эхо шестидесятых создавало неожиданные отложенные эффекты, вроде маленькой повести Дмитрия Баюшева "Допущение (Фрагменты из жизни Иванова)" - про не очень устроенную, сумбурную, но невероятно интересную земную жизнь. Инопланетный шпион-ренегат под кодовой кличкой Иван Иваныч Иванов, внедрившийся в рядовое отечественное производство, окружив себя группой энтузиастов, самозабвенно ваял универсальное оборонное оружие против своей исторической родины. Потому что у нас занятнее. И как-то сердечнее. Причем повсеместно: весёлые молодые специалисты и слесарь Булкин из уездного Околорыбинска, окончательно отуземившийся "Ваня" и даже матёрый главшпион Эрэф вполне органично вписались бы в дружный коллектив НИИТранснефть или, скажем, научного поселка Джакой.
Разные авторы разных книг учили одному, особому языку. Для посвященных.
"— Милай! — закричал он. — Что же это, а? Кель сетуасьен! Стелла, что же ты, эта, смотришь!.. Где селёдка? У него же потребности!.. У него же они растут!.. "
"Сколько раз я им втолковывал: летит себе помело и летит, а вы не вмешивайтесь!"
"Костылин отмахивался дубиной, а Поль весело скалил зубы.
- Люблю гласность, - приговаривал он."
"- Ентот... простите, этот механизм работать не будет, ибо сконструирован по принципу вечного двигателя. Кроме того, отдельные узлы не стыкуются в блоки, а блоки, естественно, в изделие...
- Не будет, значит? - перебил Полумякин.
- Не будет и ещё раз не будет!
- Пять лет уже работает, и ни одной рекламации. Вникай!"
"Инженер Потапкин раньше не был замечен в музыкальных излишествах. Но теперь он восстановил против себя весь двор: несколько вечеров подряд из окон его галереи доносилась одна, и та же надоедливая; песенка, сопровождаемая лихим топотом и гитарными переборами:
Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня,
Паровоз в кармане носишь, задавить хотишь меня!"
"Вильям Шекспир, эсквайр из Стрэтфорда-на-Эйвоне (Англия) прочтёт лекцию "Писал ли я шекспировские пьесы"
"А матушка ваша убивается, что, слыхать, на Москве морозы лютые, за полсорока градусов по цельзиеву расчислению, вы же не токмо валяных сапог, ниже того, теплого споднего взяти с собою не возжелали, матушкины о том немалыя просьбицы отвергнув…"
"Он погиб, - с дрожью в мембранах провозгласил "Бобик", - но дела его пребудут в веках, едрёна палка. Дабы не раскрыть секрета, я вынужден был его кремировать. И это высшая почесть, язви её в душу."
"Можно, я лягу?"
"Кадавр жрал."
Заповедные книжные страницы открывали культурный код мира, в котором "работа" всегда равнялась "призванию", способному приносить счастье - будь то натурализация Белого Тезиса, изучение маленького народца, генное моделирование семиногого барана или прокладка трубопровода. Людям этого мира было стыдно быть злыми и жадными, зато у них легко получалось быть отзывчивыми и увлечёнными и хватало смелости, чтобы сохранить на двери квартиры табличку с задорным мальчишеским девизом:
"Здесь живет твой брат и друг
Д'Артаньян де Тарасюк!"
И будьте уверены, за этой дверью всегда можно было рассчитывать на руку помощи. Толцыте, и отверзется. Виу, Саша! Это я, твой Полли.
Непреходящее счастье...
Наивно. По-детски. Мне отнюдь не "всегда двенадцать", и взрослый скептицизм кривит губы усмешкой. Но как же порой хочется оказаться в мире, где у весёлых работяг понедельник начинается в субботу, неотягощённый пятничным похмельем. Где похожие на пиратов инженеры двигают вперёд науку и доводят до колик потешными цитатами из мировой литературы. Где инопланетные шпионы готовы массово переквалифицироваться в человеков, чтобы просто, по-человечески пасти котов и нянчить внуков. Где веселит сердце сладкий октябрьский эль и водятся добрейшей души саблезубые тигры. В мире солнечного полудня века двадцать второго. Или двадцатого? "Жаль только - жить в эту пору прекрасную уж не придется..."
В поддержку deargen...
Date: 16 Feb 2012 21:01 (UTC)Именно на этих книжках я вырос, и, как правильно заметил автор поста, я искренне в это верил, и... ищу до сих пор такую работу. Это тот самый образ, который живёт во мне.
no subject
Date: 17 Feb 2012 14:43 (UTC)no subject
Date: 17 Feb 2012 16:00 (UTC)no subject
Date: 17 Feb 2012 14:46 (UTC)У меня к "прекраснодушным" 60-м сложное отношение. Все чаще озадачиваюсь мыслью - ведь поколения 60-70-х самые бесплодные, мы ничего не передаем дальше. Родители наших отцов и матерей сумели передать, связь поколений была неразрывной. А что приняли и передали мы?.. Мечты 60-х забыты и неосуществимы.
Хотя без возвышенных слов жизнь тоже бывает хороша :) И работа приносит удовольствие.
no subject
Date: 17 Feb 2012 16:00 (UTC)