Та самая школа
7 Jan 2013 14:06![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tomtarПост у меня будет не столько о самих книгах, сколько об "окружающем ландшафте", к тому же с налетом локального патриотизма.
Герман Матвеев "Семнадцатилетние", Л.: Детгиз 1954
Многие, наверное, если и не читали эту книгу, то слышали о ней. Повесть была очень популярна у читателей, вернее читательниц, 50-х годов, да и позднее тоже. Художественными достоинствами она, на мой взгляд, не блещет, но в свое время оказалась заметной и, судя по всему, востребованной.
Это история последнего учебного года выпускного класса ленинградской женской школы в 1947-48 учебном году. И нового учителя, ставшего классным руководителем пятнадцати десятиклассниц, который пытается не только преподавать литературу, но и воспитывать из своих подопечных людей самостоятельных, по-коммунистически сознательных и неравнодушных, предоставив им самим принимать решения и оценивать свои поступки. Иногда его воспитательные воззрения приводят к конфликтам в педагогическом коллективе.
Когда я читаю книги, где действие происходит в местах, знакомых мне хотя бы поверхностно, у меня возникает естественный вопрос: "где эта улица, где этот дом?"
Ответ долго искать не пришлось. Считается, что в повести Матвеева описана школа N 47 на Петроградской стороне, по адресу Плуталова ул. 24.
Это солидное здание, построенное в начале XXв., всегда было школой и ничем иным: сначала Петровской женской гимназией, объединенной после революции с соседней гимназией им. Л. Д. Лентовской, затем преобразованной в Единую советскую трудовую школу I и II ступени, потом в фабрично-заводскую семилетку и, наконец, в среднюю общеобразовательную школу. Состав учеников и преподавателей во все годы был неординарным.
"Гимназия открыла свои двери в июне 1905 г. Рассчитана она была на 600 человек. Максимум удобств: просторные классы с широкими окнами, много воздуха и света, водяное отопление от собственной котельной, электрическое освещение отраженным светом. В двухсветном актовом зале Петровской гимназии на балах блистала в 1910-х легендарная красавица Лариса Рейснер. Елизавета Ивановна Дмитриева - знаменитая поэтесса Черубина де Габриак – преподавала в Петровской женской гимназии. В 1919 г. в Петровскую гимназию влилась бывшая мужская гимназия Лентовской, располагавшаяся на Большом пр., 61, и началась «новая и очень значительная эра» в истории школы. В ней с 1919 по 1921 г. учились будущие «обэриуты» - Яков Друскин, Леонид Липавский, Александр Введенский.
<...>
Школа работала и в годы Великой Отечественной войны. Проводились олимпиады, новогодние елки. Многие дети жили прямо в школе. В школьном музее сегодня можно увидеть железную кровать с продавленной панцирной сеткой. Школа № 47 по итогам первого полугодия 1942/1943 учебного года была признана Наркомпросом лучшей школой страны. В ноябре 1943 г. сорок пять комсомольцев и пионеров были награждены медалями «За оборону Ленинграда». Две ученицы этой школы, Наташа Волкова и Женя Шурова, изображены на известном плакате художника Пахомова «Ленинградский салют».((Л. Ю. Сапрыкина. "Плутоватые" улицы Петроградской стороны").
Интересный очерк об истории школы написала одна из ее выпускниц.
Учитель Горюнов пришел сеять идеи классного самоуправления и самовоспитания не на пустом месте, а в школе с традициями. "Между учениками и преподавателями образовалась тесная связь, дружба, «общее дело»... Учителям не надо было наводить дисциплину строгими мерами. Учителя могли постыдить ученика, и этого было достаточно, чтобы общественное мнение класса было против провинившегося, и озорство не повторялось", - вспоминал выпускник школы Дмитрий Сергеевич Лихачев.
А вот в таких интерьерах занимались Катя, Таня, Тамара, Женя и их одноклассницы, только, вероятно, не столь парадно отремонтированных - вряд ли к сорок седьмому году удалось ликвидировать все следы войны.
Но в повести недавнее прошлое упоминается лишь вскользь, между прочим. Было ли это сознательным решением автора - забыть и жить дальше, или настоятельно рекомендовано "сверху", но Ленинград в книге напрочь лишен признаков послевоенного времени.
Повесть, цель которой была показать, что школа есть заведение не только образовательное, но и воспитательное, неизбежно страдает назидательностью. Характеры героинь очень схематичны, не реальные девочки на пороге взрослости, а "воспитательные образцы". Только иногда прорывается что-то живое, настоящее: в описаниях домашних отношений, ревнивой девчоночьей дружбы, встречи на катке с ребятами из нахимовского училища.
"Игорь явно направлялся к ней. Лида переменила намерение и спряталась за Алешу. Когда Игорь был в нескольких шагах, они разбежались. Игорь погнался за Лидой. Она петляла, меняла направление, но Игорь скоро ее догнал и слегка хлопнул по плечу.
Лида решила запятнать во что бы то ни стало Алешу, и он это понял. Видя, что шансы у них неравные и бегает он сильнее, Алеша стал ее дразнить. Подпускал близко и увертывался. Поймал на ходу какого-то мальчишку и, держа его за плечи на вытянутых руках, прикрылся им. Мальчишка был счастлив и от удовольствия только повизгивал. Лида смотрела в чуть насмешливые глаза Алеши, выбирая момент, чтобы броситься к нему, но лишь только она сделала движение, как он, слегка толкнув мальчишку ей навстречу, отбежал в сторону. Гонялись долго. Светлане и Игорю надоело ждать, и они, взявшись за руки, плавно пошли по кругу.
Наконец, Лида выбилась из сил.
— Довольно! Сдаюсь! — сказала она.
Снова собрались на середине и по очереди стали делать фигуры.
<...> Возвращались пешком. Лида взяла Светлану под руку, по бокам шли моряки. Счастливые молодостью, довольные друг другом и проведенным временем, они без умолку болтали, смеялись, не замечая никого и ничего."
Они ведь и правда бегали на танцы к нахимовцам, эти девчонки. В очень интересных воспоминаниях Ю.Панферова "Жизнь нахимовца" говорится: "В старших классах мы стали больше уделять внимания своей внешности, что и понятно, ведь у нас на танцах присутствовали девочки из ленинградских школ, с которыми мы не только танцевали, а и флиртовали. Особенно часто приглашались ученицы 47-й школы, расположенной поблизости от дома моих родителей на Плуталовой улице. "
Этот уголок Питера вообще можно отнести к литературным: на другом конце Плуталовой улицы жил известный популяризатор науки Яков Исидорович Перельман, умерший от истощения во время блокады. А соседняя улица отзовется ужасно знакомым названием: Бармалеева. Да, да, именно она, как утверждают , подсказала Корнею Чуковскому и художнику Мстиславу Добужинскому образ свирепого злодея, бородатого и усатого… Бравый и совсем незлой Бармалей украшал до недавнего времени площадку детского сада на Бармалеевой улице. А посмотреть ту самую книжку с рисунками Добужинского можно здесь.
О писателе же Германе Матвееве информации совсем немного. На волне успеха "Семнадцатилетних" он написал продолжение - "Новый директор" (1961), этакую идеологически-педагогическую поэму, читать которую стоит разве что из академического интереса. Самое известное произведение Матвеева - шпионская трилогия "Тарантул".
Еще один школьный адрес, но уже из другой книги: "Они учились в Ленинграде. Дневник учительницы" Ксении Ползиковой-Рубец.
В основе книги лежит дневник автора, который она вела в 1941–1944 годах. Начинается он в последние мирные дни лета 1941 года. А дальше - война, бомбежки, госпиталь, но уже через полтора месяца после начала блокады появляется запись:
"20 октября 1941 года. Сегодня меня вызвали в 239-ю школу. Завуч школы Антонина Васильевна сообщила, что начало занятий в ленинградских средних школах с 4 ноября.
— Мы не будем ждать этого срока, — говорит она. — Детей уже истомило ожидание. Я думаю, что мы в недельный срок приготовим школу к открытию. Вам придется взять уроки истории в пятых, шестых и восьмых классах. Кроме того, вы назначаетесь воспитателем в шестом классе."
239-я школа тогда находилась не на Кирочной, а совсем в другом месте - рядом с Исаакиевской площадью, в знаменитом особняке Лобанова-Ростовцева, где "с подъятой лапой, как живые, Стоят два льва сторожевые..."
Многие послевоенные выпускники школы знают описанную в дневнике историю про львиный хвост, который отбило во время бомбежки и его хранили в школе, чтобы потом приклеить:
"Тетя Саша, уборщица школы, приносит с улицы мраморный хвост одного из наших «львов сторожевых». — Пусть полежит в кладовке; кончится война — починят, — невозмутимо говорит она."
Это действительно дневник, слегка литературно обработанный, но без каких-либо художественных ухищрений. События, описанные в книге, подлинные, хотя большинство имен учеников и педагогов изменено. Никаких приключений или геройских подвигов вы в ней не найдете, только негромкий рассказ о пережитом, дань памяти учителям и ученикам, которые помогли друг другу выстоять.
В конце октября 1941 в школу собрали 700 детей со всего района. 15 января 1942 в школу пришло семьдесят девять человек.
"У Наташи по алгебре в журнале стоит «плохо». Мария Матвеевна, очень старый педагог, опухшая от холода и голода, говорит:
— Я не понимаю, что с Наташей?
Вызываю девочку в коридор.
— Почему ты не приготовила урока по алгебре?
— Ксения Владимировна, я исправлю. Я отвечала, как в полусне: под утро умерла моя сестра… Ей было семнадцать лет…
Наташа плачет. Я не могу говорить ей слов утешенья. Тут они бесполезны. Но мне хочется, чтобы она поняла, что я не могу остаться равнодушной к ее горю, и вместе с тем хочу чтобы она его пережила. Мы должны быть сильными. Кладу ей руку на плечо и говорю:
— Безусловно, исправишь. Скажешь преподавателю, когда сможешь ответить.
Мария Матвеевна, узнав о смерти Наташиной сестры, терзается:
— Я сама так плохо себя чувствовала в тот день, что не догадалась узнать, почему она не могла решить простой задачи.
Миша и Коля сохраняют свою бодрость. Оба всегда желают отвечать и тянут вверх свои руки, одетые в теплые варежки.
Сегодня на уроке шла речь о голоде в Москве в 1601 году.
Я знаю, — дети дома в холодных комнатах прочтут в учебниках фразу: «Даже в Москве на улицах лежали неубранные трупы».
Я не хочу, чтобы они прочли ее одни."
Во 2-ой Санкт-Петербургской гимназии (в советское время - школа N 232), где долгое время работала Ксения Владимировна Ползикова-Рубец, подготовили небольшой биографический очерк. Умерла Ксения Владимировна вскоре после войны, в 1949.
Книга о блокадной школе вышла в 1948г., в 1954 появилось переиздание. Вот, вроде бы, и все.
"Из окон учительской виден Исаакиевский собор. Впервые смотрю на него с высоты второго этажа и притом так близко. Гранитные колонны кажутся еще грандиознее, сложная капитель выглядит очень тяжелой и давит на ствол колонн. Золотого купола не видно, он закрашен серой, как наше осеннее ленинградское небо, краской.
Еще утром, подходя к школе, встретила маленькую девочку.
— Я решила обязательно прийти в школу первой, — сообщает она. — Мне недалеко, но я очень боюсь опоздать."
Герман Матвеев "Семнадцатилетние", Л.: Детгиз 1954 Многие, наверное, если и не читали эту книгу, то слышали о ней. Повесть была очень популярна у читателей, вернее читательниц, 50-х годов, да и позднее тоже. Художественными достоинствами она, на мой взгляд, не блещет, но в свое время оказалась заметной и, судя по всему, востребованной.
Это история последнего учебного года выпускного класса ленинградской женской школы в 1947-48 учебном году. И нового учителя, ставшего классным руководителем пятнадцати десятиклассниц, который пытается не только преподавать литературу, но и воспитывать из своих подопечных людей самостоятельных, по-коммунистически сознательных и неравнодушных, предоставив им самим принимать решения и оценивать свои поступки. Иногда его воспитательные воззрения приводят к конфликтам в педагогическом коллективе.
Когда я читаю книги, где действие происходит в местах, знакомых мне хотя бы поверхностно, у меня возникает естественный вопрос: "где эта улица, где этот дом?"
Ответ долго искать не пришлось. Считается, что в повести Матвеева описана школа N 47 на Петроградской стороне, по адресу Плуталова ул. 24.
Это солидное здание, построенное в начале XXв., всегда было школой и ничем иным: сначала Петровской женской гимназией, объединенной после революции с соседней гимназией им. Л. Д. Лентовской, затем преобразованной в Единую советскую трудовую школу I и II ступени, потом в фабрично-заводскую семилетку и, наконец, в среднюю общеобразовательную школу. Состав учеников и преподавателей во все годы был неординарным.
"Гимназия открыла свои двери в июне 1905 г. Рассчитана она была на 600 человек. Максимум удобств: просторные классы с широкими окнами, много воздуха и света, водяное отопление от собственной котельной, электрическое освещение отраженным светом. В двухсветном актовом зале Петровской гимназии на балах блистала в 1910-х легендарная красавица Лариса Рейснер. Елизавета Ивановна Дмитриева - знаменитая поэтесса Черубина де Габриак – преподавала в Петровской женской гимназии. В 1919 г. в Петровскую гимназию влилась бывшая мужская гимназия Лентовской, располагавшаяся на Большом пр., 61, и началась «новая и очень значительная эра» в истории школы. В ней с 1919 по 1921 г. учились будущие «обэриуты» - Яков Друскин, Леонид Липавский, Александр Введенский.
<...>
Школа работала и в годы Великой Отечественной войны. Проводились олимпиады, новогодние елки. Многие дети жили прямо в школе. В школьном музее сегодня можно увидеть железную кровать с продавленной панцирной сеткой. Школа № 47 по итогам первого полугодия 1942/1943 учебного года была признана Наркомпросом лучшей школой страны. В ноябре 1943 г. сорок пять комсомольцев и пионеров были награждены медалями «За оборону Ленинграда». Две ученицы этой школы, Наташа Волкова и Женя Шурова, изображены на известном плакате художника Пахомова «Ленинградский салют».((Л. Ю. Сапрыкина. "Плутоватые" улицы Петроградской стороны").
Интересный очерк об истории школы написала одна из ее выпускниц.
Учитель Горюнов пришел сеять идеи классного самоуправления и самовоспитания не на пустом месте, а в школе с традициями. "Между учениками и преподавателями образовалась тесная связь, дружба, «общее дело»... Учителям не надо было наводить дисциплину строгими мерами. Учителя могли постыдить ученика, и этого было достаточно, чтобы общественное мнение класса было против провинившегося, и озорство не повторялось", - вспоминал выпускник школы Дмитрий Сергеевич Лихачев.
А вот в таких интерьерах занимались Катя, Таня, Тамара, Женя и их одноклассницы, только, вероятно, не столь парадно отремонтированных - вряд ли к сорок седьмому году удалось ликвидировать все следы войны.
Но в повести недавнее прошлое упоминается лишь вскользь, между прочим. Было ли это сознательным решением автора - забыть и жить дальше, или настоятельно рекомендовано "сверху", но Ленинград в книге напрочь лишен признаков послевоенного времени.
Повесть, цель которой была показать, что школа есть заведение не только образовательное, но и воспитательное, неизбежно страдает назидательностью. Характеры героинь очень схематичны, не реальные девочки на пороге взрослости, а "воспитательные образцы". Только иногда прорывается что-то живое, настоящее: в описаниях домашних отношений, ревнивой девчоночьей дружбы, встречи на катке с ребятами из нахимовского училища.
"Игорь явно направлялся к ней. Лида переменила намерение и спряталась за Алешу. Когда Игорь был в нескольких шагах, они разбежались. Игорь погнался за Лидой. Она петляла, меняла направление, но Игорь скоро ее догнал и слегка хлопнул по плечу.
Лида решила запятнать во что бы то ни стало Алешу, и он это понял. Видя, что шансы у них неравные и бегает он сильнее, Алеша стал ее дразнить. Подпускал близко и увертывался. Поймал на ходу какого-то мальчишку и, держа его за плечи на вытянутых руках, прикрылся им. Мальчишка был счастлив и от удовольствия только повизгивал. Лида смотрела в чуть насмешливые глаза Алеши, выбирая момент, чтобы броситься к нему, но лишь только она сделала движение, как он, слегка толкнув мальчишку ей навстречу, отбежал в сторону. Гонялись долго. Светлане и Игорю надоело ждать, и они, взявшись за руки, плавно пошли по кругу.
Наконец, Лида выбилась из сил.
— Довольно! Сдаюсь! — сказала она.
Снова собрались на середине и по очереди стали делать фигуры.
<...> Возвращались пешком. Лида взяла Светлану под руку, по бокам шли моряки. Счастливые молодостью, довольные друг другом и проведенным временем, они без умолку болтали, смеялись, не замечая никого и ничего."
Они ведь и правда бегали на танцы к нахимовцам, эти девчонки. В очень интересных воспоминаниях Ю.Панферова "Жизнь нахимовца" говорится: "В старших классах мы стали больше уделять внимания своей внешности, что и понятно, ведь у нас на танцах присутствовали девочки из ленинградских школ, с которыми мы не только танцевали, а и флиртовали. Особенно часто приглашались ученицы 47-й школы, расположенной поблизости от дома моих родителей на Плуталовой улице. "
Этот уголок Питера вообще можно отнести к литературным: на другом конце Плуталовой улицы жил известный популяризатор науки Яков Исидорович Перельман, умерший от истощения во время блокады. А соседняя улица отзовется ужасно знакомым названием: Бармалеева. Да, да, именно она, как утверждают , подсказала Корнею Чуковскому и художнику Мстиславу Добужинскому образ свирепого злодея, бородатого и усатого… Бравый и совсем незлой Бармалей украшал до недавнего времени площадку детского сада на Бармалеевой улице. А посмотреть ту самую книжку с рисунками Добужинского можно здесь. О писателе же Германе Матвееве информации совсем немного. На волне успеха "Семнадцатилетних" он написал продолжение - "Новый директор" (1961), этакую идеологически-педагогическую поэму, читать которую стоит разве что из академического интереса. Самое известное произведение Матвеева - шпионская трилогия "Тарантул".
Еще один школьный адрес, но уже из другой книги: "Они учились в Ленинграде. Дневник учительницы" Ксении Ползиковой-Рубец.В основе книги лежит дневник автора, который она вела в 1941–1944 годах. Начинается он в последние мирные дни лета 1941 года. А дальше - война, бомбежки, госпиталь, но уже через полтора месяца после начала блокады появляется запись:
"20 октября 1941 года. Сегодня меня вызвали в 239-ю школу. Завуч школы Антонина Васильевна сообщила, что начало занятий в ленинградских средних школах с 4 ноября.
— Мы не будем ждать этого срока, — говорит она. — Детей уже истомило ожидание. Я думаю, что мы в недельный срок приготовим школу к открытию. Вам придется взять уроки истории в пятых, шестых и восьмых классах. Кроме того, вы назначаетесь воспитателем в шестом классе."
239-я школа тогда находилась не на Кирочной, а совсем в другом месте - рядом с Исаакиевской площадью, в знаменитом особняке Лобанова-Ростовцева, где "с подъятой лапой, как живые, Стоят два льва сторожевые..."Многие послевоенные выпускники школы знают описанную в дневнике историю про львиный хвост, который отбило во время бомбежки и его хранили в школе, чтобы потом приклеить:
"Тетя Саша, уборщица школы, приносит с улицы мраморный хвост одного из наших «львов сторожевых». — Пусть полежит в кладовке; кончится война — починят, — невозмутимо говорит она."
Это действительно дневник, слегка литературно обработанный, но без каких-либо художественных ухищрений. События, описанные в книге, подлинные, хотя большинство имен учеников и педагогов изменено. Никаких приключений или геройских подвигов вы в ней не найдете, только негромкий рассказ о пережитом, дань памяти учителям и ученикам, которые помогли друг другу выстоять.
В конце октября 1941 в школу собрали 700 детей со всего района. 15 января 1942 в школу пришло семьдесят девять человек.
"У Наташи по алгебре в журнале стоит «плохо». Мария Матвеевна, очень старый педагог, опухшая от холода и голода, говорит:
— Я не понимаю, что с Наташей?
Вызываю девочку в коридор.
— Почему ты не приготовила урока по алгебре?
— Ксения Владимировна, я исправлю. Я отвечала, как в полусне: под утро умерла моя сестра… Ей было семнадцать лет…
Наташа плачет. Я не могу говорить ей слов утешенья. Тут они бесполезны. Но мне хочется, чтобы она поняла, что я не могу остаться равнодушной к ее горю, и вместе с тем хочу чтобы она его пережила. Мы должны быть сильными. Кладу ей руку на плечо и говорю:
— Безусловно, исправишь. Скажешь преподавателю, когда сможешь ответить.
Мария Матвеевна, узнав о смерти Наташиной сестры, терзается:
— Я сама так плохо себя чувствовала в тот день, что не догадалась узнать, почему она не могла решить простой задачи.
Миша и Коля сохраняют свою бодрость. Оба всегда желают отвечать и тянут вверх свои руки, одетые в теплые варежки.
Сегодня на уроке шла речь о голоде в Москве в 1601 году.
Я знаю, — дети дома в холодных комнатах прочтут в учебниках фразу: «Даже в Москве на улицах лежали неубранные трупы».
Я не хочу, чтобы они прочли ее одни."
Во 2-ой Санкт-Петербургской гимназии (в советское время - школа N 232), где долгое время работала Ксения Владимировна Ползикова-Рубец, подготовили небольшой биографический очерк. Умерла Ксения Владимировна вскоре после войны, в 1949.
Книга о блокадной школе вышла в 1948г., в 1954 появилось переиздание. Вот, вроде бы, и все.
"Из окон учительской виден Исаакиевский собор. Впервые смотрю на него с высоты второго этажа и притом так близко. Гранитные колонны кажутся еще грандиознее, сложная капитель выглядит очень тяжелой и давит на ствол колонн. Золотого купола не видно, он закрашен серой, как наше осеннее ленинградское небо, краской.
Еще утром, подходя к школе, встретила маленькую девочку.
— Я решила обязательно прийти в школу первой, — сообщает она. — Мне недалеко, но я очень боюсь опоздать."
